Архитектор Кирилл Пернаткин — коренной нижегородец. Создает не только отдельные дома, но и целые микрорайоны. В 2010 году окончил Нижегородский государственный архитектурно-строительный университет (ННГАСУ), после создал собственную архитектурную студию DUTCH, но работать в Нижнем Новгороде не стал. В 2017 году Кирилл вошел в число лучших молодых архитекторов мира. Сейчас активно работает в Португалии. Он один из немногих, кто применяет технологию BIM при проектировании. О том, зачем ему этот инструмент, с какими сложностями и прелестями столкнулся, работая на родине и за рубежом, Кирилл Пернаткин рассказал проекту ДОМОСТРОЙНН.РУ.
Про BIM
— Кирилл, что такое BIM и откуда это взялось?
— BIM (Building information model / modelling) — это виртуальная модель (как правило, трехмерная) строительного объекта, которая содержит в себе не только его геометрию, но и еще какую-либо информацию о свойствах элементов, из которых она состоит. Например, материал, масса, стоимость, тип строительной конструкции (окно, дверь, стена, пол), очередность монтажа и еще много всего того, что может быть важно для принятия проектных решений. Как только ты наполняешь модель дополнительными данными, которые можно анализировать или как-то использовать, она становится информационной. Из-за языковых особенностей термином BIM называют и саму модель, и процесс ее создания, поэтому в российском варианте термина есть ЦИМ (цифровая информационная модель) и ТИМ (технологии информационного моделирования), но обычно употребляется BIM.
Работа над любым проектом — зданием, генпланом, интерьером, да даже картиной или стихотворением — начинается с создания в воображении образа того, что хочешь сделать. Потом его нужно передать другим: коллегам, инженерам, строителям, покупателям. И долгое время гениальным инструментом нахождения единого языка было проекционное черчение. Чертежами архитекторы общались последние 200 лет.
По одной из версий, история возникновения BIM, а точнее концепции виртуального здания в целом, связана с работами по проектированию атомной электростанции в восьмидесятых годах прошлого века. Откинув всю шелуху, можно сказать, что АЭС — это большой паровой котел с огромным количеством труб, которые разведены в пространстве. У нее очень сложное внутреннее инженерное устройство. Сводить все это на бумаге крайне мудрено. К тому же можно совершить множество ошибок. И если в гражданском строительстве они относительно простительны, то на атомной станции может случиться черт знает что. Отличной идеей оказалось замоделировать это в виртуальном пространстве на ЭВМ и проверить пересечения труб и других инженерных сетей там, а не в реальной жизни. А дальше технология развилась в концепцию виртуального здания.
— Какие плюсы у BIM-моделирования?
— Самый главный плюс, конечно, в уменьшении количества ошибок в разы. Например, когда ты хочешь сдвинуть окно дома, у тебя появляется минимум четыре документальных изменения: на плане, фасаде, разрезе и трехмерной картинке. Если над проектом работает несколько человек, они распределяют обязанности между собой. В результате один забыл, второй сделал не в ту сторону, третий не понял. А с помощью BIM ты можешь передвинуть окно в модели, нажать кнопку и у тебя все автоматически перестроится в чертежах.
Компьютер не избавляет от ошибок вообще, он уберегает от человеческих ошибок. Конечно, программные продукты не идеальны, но с помощью компьютера работать проще, чем без него.
— Ты сколько лет занимаешься BIM-проектированием?
— Сколько себя помню в профессии.
— А учился этому инструменту сам, в университете или на каком-то курсе?
— Не помню. Понятно, что в институте рассказывали про разные инструменты. Но никто особо пользоваться ими не умел.
Какая-то студенческая конкуренция заставляла людей учиться разным механизмам.
Кто-то учился сам, кто-то с другом. В интернете тогда все было плохо. А сейчас YouTube открыл, посмотрел, как работать в любой программе. И курсов обучающих полно. Я сам часто смотрю что-то новое по моделированию или программированию.
— Перед тем как создавать информационную модель на компьютере, ты делаешь набросок от руки?
— Да, конечно, сначала рисуешь руками. Иногда я делаю это на планшете, но бумага и карандаш мне привычнее, могу набросать на салфетке. Знаю молодых людей до 30 лет, которым проще рисовать на айпаде, но это вопрос привычки.
— Помнишь самый первый проект, где ты применил BIM?
— Да, мой самый первый проект — жилой дом на Гребном канале в Нижнем Новгороде, который строился 10 лет. Чертил его уже в ArchiCAD (программный пакет для архитекторов, основанный на технологии информационного моделирования, созданный венгерской фирмой Graphisoft — прим. ред.). У меня тогда еще не было команды, но зато на том проекте мне повезло быть и архитектором, и проектировщиком, и прорабом.
Фото: Кирилл Пернаткин
— Все архитекторы используют инструмент BIM?
— Далеко не все. По своему опыту знаю, что инструмент виртуального моделирования в проектировании — хороший инструмент. В первую очередь, он нужен для экономической эффективности. Если с его помощью получится сделать лучше, проще, дешевле, быстрее, и это дает какой-то выигрыш, тогда его использование имеет смысл. А делать модель ради модели или чтобы просто покрутить ее на экране — это развлечение. Например, для того чтобы просто выкопать траншею, часто даже проект не нужен, тем более BIM моделирование. Поэтому там, где люди хорошо справляются без BIM, его не используют.
— А когда использовать BIM уместно? И какие плюсы от этого имеют все участники проекта — заказчики и исполнители?
— Мы попробовали применять BIM технологии при проектировании объектов разного масштаба: от коттеджей до микрорайонов, и везде преимущества от его использования очень разные и порой неочевидные. Например, в масштабе многоэтажного здания, при проектировании инженерных сетей — труб, воздуховодов, электропроводки — применение BIM во многом оправдано. Ты показываешь заказчику, проектировщикам, строителям не только проекции, чертежи и рисунки, а модель, которую можно покрутить и посмотреть со всех сторон. Но для небольшого частного дома применение BIM, как правило, экономически неэффективно, потому что создание виртуальной модели занимает много времени. Хотя мы, отработав технологию на больших зданиях, делаем это и с коттеджами.
— Почему же, даже когда использование BIM оправдано, не все архитекторы его используют?
— Во-первых, технологии не всегда доступны. А кто-то просто о них не знает. Надо обладать временем и любопытством, чтобы во все погружаться. Я, например, некоторые вещи знаю поверхностно, но у меня есть коллеги, которые проваливаются очень глубоко в конкретные программы. Хороший эффект дает совместная работа людей с разными навыками, в разных технологиях.
Во-вторых, есть просто здравый человеческий консерватизм: люди делают то, что умеют.
— Где инструмент BIM-проектирования распространен больше: в России или за рубежом?
— Хороший вопрос. В России очень глубокая степень внедрения подобных вещей, в первую очередь, в промышленном строительстве (заводы, производства, энергетика). За границей я сталкивался с ним реже и сказать точно не могу, но предположу, что уровень примерно одинаковый. Это объясняется, в первую очередь, высокими стоимостью и уровнями ответственности объектов, где стоимость проектирования тоже кратно выше. В гражданском же строительстве за границей я чаще встречаю меньшее распространение BIM, несмотря на то, что проекты там стоят дороже, чем у нас. В России же другой плюс. Почему у нас хорошо обстоят дела с виртуальным проектированием? Потому что долгое время все программы пиратились. То есть при желании люди могли обучаться новому бесплатно. В странах, где культура интеллектуальной собственности выше, по-другому.
Про архитектора в России и за рубежом
— Как и когда ты попал в Европу?
— То, что я считаю серьезным, началось в 2017 году. До этого мы делали много мертвых проектов, которые не пошли в стройку по независящим от нас причинам. Работали в Казахстане, Белоруссии, на Украине. В Португалии формально тоже начал работать в 2017 году. Шесть лет ушло на проектирование и утверждение проекта (со всеми возможными проблемами, кризисами, ковидом и изменением законодательства). Строить начали только в начале 2023 года. Зато теперь в новых проектах нет ничего неожиданного.
Фото: Кирилл Пернаткин
— Почему не работаешь в Нижнем Новгороде?
— Это забавная история. Нет пророка в своем отечестве.
В России есть странное пиететное отношение к приезжим специалистам, по сравнению с местными.
Я два года работал в Пензе на стройке экспериментального микрорайона и почти десять лет назад вернулся оттуда с уникальным опытом панельного домостроения. Архитекторов в этом направлении мало, многим оно неинтересно — большое количество техники, дома какие-то стандартные. Поэтому, когда я приехал обратно в Нижний, подумал: «Вот сейчас отлично поработаю». И это было фиаско. Местные застройщики смотрели на меня как на дурачка, выпрашивающего работу. При этом некоторые из них до сих пор строят дома, которые были морально устаревшими еще тогда. Вместе с этим, когда я приезжал на встречи к застройщикам (особенно панельным) в других городах, я практически всегда находил общий язык. Там было нормальное отношение. У нас почему-то к людям пришлым относятся серьезнее.
Фото: Кирилл Пернаткин
— Чем отличаются российские заказчики от зарубежных?
— В каждой стране свои проектные и строительные традиции, правила делового общения и культурные особенности. Расскажу на примере Армении. Туда я приехал впервые чуть больше года назад. Там проводилась образовательная программа, куда пригласили 60 архитекторов со всей России. Многие из нас пытались поработать с местными, но ни у кого не получилось.
Я встречался почти со всеми застройщиками. Мы обсуждали, например, реновацию завода и жилые комплексы, но все разговоры там заканчивались шашлыками, а не работой. И один местный архитектор мне объяснил одну вещь: у нас принято, что прежде чем взять нормальный заказ, нужно немного поработать вперед. То есть как минимум проанализировать ситуацию, что-то предложить, показать, что ты толковый и для этого проекта полезный. А в Армении, когда ты так делаешь, да еще и будучи не местным, на тебя смотрят, как на дурачка, раз ты что-то делаешь бесплатно. Там более тонкий восточный подход к выстраиванию коммерческих взаимоотношений. В Португалии, например, просто надо привыкнуть к тому что на звонки и письма тебе не будут отвечать, а первые полчаса встречи надо поговорить о серфинге или погоде. При этом работать буду в целом старательно и ставить качество выше сроков. В Грузии называемый срок нужно умножить на три, в том числе и время, к которому приходить на встречу.
— Почему ты не поехал работать, например, в Азию?
— В свое время был на Пхангане (остров в Сиамском заливе, относится к провинции Сураттхани, Таиланд — прим. ред.) и потусил там целый день с местными на бетонном заводе. Я понял, что строительство в Азии мне нравится меньше, чем в Европе. Природа, конечно, прекрасная, но технологические нарушения, которые я видел на заводе в процессе создания бетонных изделий, меня впечатлили. Я не говорю, что так везде. Наверняка, там есть и хорошие примеры работы.
Просто в Европе технически интереснее, чем в Азии. Но одинаково тяжело.
И, бесспорно, средний строительный уровень в Европе выше, чем в Азии.
— А если сравнить еще с Россией, где средний уровень выше?
— В Европе выше, однозначно. Очень хорошо сказал Сергей Энверович Чобан (российский и немецкий архитектор, работающий в Европе и России — прим. ред.) про то, что архитектор в России должен принять две вещи. Во-первых, здесь одно из самых низких качеств строительства. Это фундаментально так и ничего с этим не сделаешь. Занижена планка допустимого качества. Во-вторых, в России одни из самых неблагоприятных климатических условий для строительства.
В России проблема еще в том, что у людей мало насмотренности, поэтому они часто в штыки воспринимают все новое.
А жители, например, Сербии может, и не выезжали далеко за границу, но зато куча народов ходила через них туда-сюда. Поэтому в их архитектуре так много турецкого, венгерского, австрийского и в целом там визуальная история поинтереснее. Но я бы сказал, что качество строительства у них примерно такое же, как у нас. В отдельных моментах даже хуже.
— Судя по соцсетям, в Нижнем ты не был достаточно давно? Сколько стран посетил?
— Да, я не был дома полтора года. За это время проехал 19 стран и 45 000 км. Это почти половина всего, что я посетил за всю жизнь до этого.
— Где сейчас у тебя проекты?
— В Чебоксарах, Пензе, Сочи, на Камчатке и три проекта в Португалии.
— У тебя не было желания работать только в России?
— Точно не было. Я с института всегда хотел, чтобы в этом плане рамок не было.
— С кем ты взаимодействуешь, когда работаешь за границей? С застройщиками, строителями, заказчиками?
— Со всеми. Моя основная работа — быть коммуникатором. Кроме того, что мне нужно придумывать, вычерчивать, я еще должен подбирать форму подачи материала, понимать какими категориями мыслит человек, чтобы объяснить ему задумку.
— У себя в соцсетях ты писал: «Как известно в Португалии все долго, все сроки срываются, трубки не берутся, письма остаются без ответа. Но я заметил, что при этом много что сделано качественно и, я бы даже сказал, с любовью. Чуваки забивают на „вовремя“, но делают хорошо. И в долгую это оказывается экономически эффективнее чем наше московское „бегом-бегом“, „все везде успел“, „давай так, а потом поправим если что“. Тут пара человек могут подумать, что я…»
— Тут я обращаюсь к заказчикам (улыбается — прим. ред.).
— «…что я так оправдываю свои ошибки, но может быть. Но в матрице „хорошо, плохо, вовремя, не вовремя“, если не брать крайние комбинации „хорошо и вовремя“ как условно немцы и „плохо, никогда“ условно египтяне акцент на качество, а не на срок по мне оказывается выиграшнее». Расскажи об этом опыте: разных ментальностей, разных подходов к реализации проектов.
— Я помню случай: чувак не вышел на работу на стройку, потому что за день до этого на него накричал прораб. То есть им важен комфорт на работе. Поэтому там очень тяжело. Договориться что-то делать — это страдания и везение. Они и сами про себя говорят: «Расписание? Нет, не будем». Но делают качественно, с любовью.
Во-первых, в Португалии, например, есть такая установка: ты должен делать один раз и насовсем. Если потом нужно приходить и ремонтировать — это значит потерять деньги. Это нехорошо. Во-вторых, они делают качественно.
Например, тротуар могут класть год. Но положат, и он будет отличный.
— В них это заложено?
— У них среда позволяла. Я понял, что подходы к работе сильно завязаны на исторической памяти народа. Наше русское геройство — умереть, но сделать — не ставится в сравнение с европейской размеренностью. В России ты сидишь на печке полгода. Потом у тебя есть короткий период, чтобы вскопать, посадить, полить, убрать, и снова на печку. Это и есть причина такого геройства. В Португалии, например, снимают три урожая в год. Ты просто ходишь на работу каждый день: полил, вскопал. Погибло? У тебя еще два урожая в этом году есть. Я думаю, что в этом кроются эти подходы.
— Чей подход тебе нравится больше: португальцев или немцев?
— Не знаю. Я одинаково страдаю и когда от меня требуют быстро, и когда требуют качественно. Я выработал какую-то свою манеру работы и, естественно, ей не доволен, как любой нормальный человек недоволен собой. В каждой конкретной ситуации свой конкретный подход.
— Сегодня ты работаешь самостоятельно или в команде?
— У меня есть команда, но, как я неожиданно для себя выяснил, она и без меня 1,5 года работала нормально на одной видеоконференции в день.
— Архитектор может работать один или ему обязательно нужна команда?
— Да, может, конечно. У меня много знакомых, которые работают одни. Только тогда ты будешь делать интерьеры или коттеджи, а не микрорайоны.
Если ты такой лютый интроверт, то целесообразнее работать одному.
А вообще, команда заставляет тебя развиваться, потому что у всех людей есть сильные и слабые стороны.
Например, если у архитектора инструмент — это ArchiCAD, то у руководителя инструмент — архитектор. И его задача выявить сильные стороны своих коллег и комбинировать их так, чтобы успешно решать проектные задачи. Это история о том, что люди вместе делают больше, чем поодиночке.
— Практически все над чем ты работаешь — это проекты жилой застройки?
— По большому счету, да. На жилье мы специализируемся, потому что сильно погружены в это. Мне приятнее ковыряться в деталях, в которых я очень хорошо разбираюсь.
Про «лекарство для глаз»
— Есть ли у тебя любимые страны с точки зрения архитектуры?
— Я люблю Голландию. Мне понравилась Армения, я скучаю по ней. У меня странные отношения с Португалией, потому что там и работа складывается, и ментальность у них забавная, но не совсем мое.
— Можешь назвать самые яркие проекты, которые ты когда-либо видел?
— Мост Эразма в Роттердаме. Он, конечно, фантастический. Всегда, когда приезжаю в Роттердам, бегу на него посмотреть, поздороваться. Но я не люблю выделять что-то отдельное.
— Ты написал недавно: «До конца месяца уехал из Сербии на стройку в Португалию. По дороге заехал в Голландию, повидался там с друзьями. Роттердам — это, конечно, лекарство для глаз даже в пасмурную погоду». Там фотографии ярких желтых домов.
— Кубические дома — это просто фантастический проект. Он старый, но продуманный, классный, интересный.
— Почему Роттердам — это лекарство для глаз?
— У меня есть два любимых города. Я очень люблю Нижний Новгород, но Роттердам и Порту — это два города, которые в моем сердечке, мягко говоря, соревнуются. Роттердам был практически полностью уничтожен в конце Второй мировой и построен в ХХ веке. Там очень много новой архитектуры.
В целом Голландия — передовая по архитектуре страна, поэтому ты просто идешь по улице и тебе все нравится.
Город сделан с любовью к деталям, он меня очень впечатляет, я считаю, что там круто.
— А что тебе нравится в Порту?
— В Порту ошеломляющий рельеф и природа. Там очень много заброшенного жилищного фонда, которому по 200–300 лет. Мне нравится большая сохранность исторических зданий, качественно сделанная архитектура и не очень большой масштаб.
— Есть ли в России, в Нижнем в частности, такое место, которое можно назвать лекарством для глаз?
— В Нижнем я люблю Кремлевский бульвар. Раньше я приходил туда, садился на угол и смотрел на Стрелку.
Это не столько архитектурное, сколько природное, а точнее, урбанизированное лекарство для глаз. Там удачная география, закатная точка солнца, там просто клево.
Если вопрос был просто про архитектуру, то, конечно, есть много мест. Но так, чтобы оно было ярким, не знаю. Когда я говорил «лекарство для глаз», я имел в виду мелочи, детали, технические решения.
— Можно ли такие хорошие проекты реализовать у нас в Нижнем или в целом в России? Есть ли у нас ресурсы для этого?
— Конечно, есть. Гипотетически многое можно сделать. Наверняка, в Нижнем делаются хорошие проекты, просто я о них не знаю. У Макса Горева (Максим Горев — нижегородский архитектор, руководитель, главный архитектор проектной компании «Горпроект» — прим. ред.) есть классные решения. Стас Горшунов (нижегородский архитектор основатель архитектурного бюро «Гора» — прим. ред.) делает крутейшие вещи. Мне кажется, у него вообще прямая связь космосом.
— Можешь назвать что-то самое интересное в плане архитектуры, что ты видел в Нижнем Новгороде?
— Например, на Большой Печерской, 40 (архитекторы Е.Пестов А.Каменюк — прим. ред.) стоит здание. Кайфовая штука, мне очень нравится.
— Ты наблюдаешь за тем, что сейчас в Нижнем строится? Слышал про IT-кампус и Черниговскую набережную?
— Почти нет. Я слышал про эти проекты, смотрел картинки, но не более.
— Что ты думаешь про проект IT-кампуса?
— Недостаточно осведомлен. Я рад, что Нижний развивается, что в городе что-то строится. Но для того, чтобы давать оценки или комментарии, я недостаточно погружен.
— А что на счет площадки под IT-кампус? По мнению архитекторов — это ответственное место для Нижнего.
— Если бы мне дали там проектировать, я был бы очень счастлив. Я бы очень боялся испортить это место. Оно реально очень ответственное.
— Чем?
— Тем, что его видно отовсюду. Строя там что-либо, ты влияешь на силуэт города, который виден. Ответственные места — это те, которые, во-первых, на виду, они формируют облик города, во-вторых, это структурно критические территории.
IT-кампус будет стоять на очень важной видовой точке.
Поэтому посмотрим, что получится.
— Что скажешь про проект Черниговской набережной? Его тоже строят на очень интересном месте.
— Место — ништяк, но делают там хороший или плохой проект, не знаю. Сначала я увидел одни картинки — мне не понравилось, наверное, это были какие-то предварительные версии. Потом я увидел другие — они были более проработаны. Я больше всего не люблю в архитектуре поверхностного подхода. Я представляю себе, что такое хорошая проектная работа, и какой у нее может быть результат. И вижу, когда сделано без стараний. Надеюсь, на Черниговской такого не будет.
Комментарии